В
залах Мраморного дворца через пару дней завершится выставка Виталия
Пушницкого "Introspection". Представленные в экспозиции монохромная
живопись, графитовый рисунок, невнятные черно-белые фотографии как нельзя
более точно соответствуют недоделанному дворцовому интерьеру - облезлым
стенам, полу, покрытому серым ковролином, плохому освещению. Но, несмотря
на такую созвучность экспонатов и интерьера, выставка не выглядит целостной.
И проблема вовсе не в том, что часть холстов помещена в железные клетки,
а другая часть пребывает пока на свободе, что на одних картинах - советские
дети с морковкой в зубах, а на других - убитые гладиаторы и кающиеся
Магдалины. По замыслу автора, все, что ни есть - это он сам, его детство,
его сновидения, его религиозные и эротические видения, его фантазии.
Одним словом, внутренний мир. Если быть точнее - внутренний мир художника.
Что ж, заглянем, раз приглашают. Во-первых, в этом мире отсутствует
цвет - все произведения выдержаны в черно-белой гамме. Трудно поверить,
что художник видит только черно-белые сны, что его воспоминания, представления
и эротические фантазии бесцветны. Это настолько странно, что заставляет
предположить невозможное - на Виталия Пушницкого повлияло кино, ведь
только там переход от воспоминаний и сновидений маркируется отказом
от цвета и четкости изображения. Во-вторых, все религиозные спекуляции
оказываются вариациями на тему Западно-Европейской живописи, а если
говорить точнее, - итальянской живописи Возрождения. Складывается впечатление,
что все христианские аллюзии Пушницкого - это тоже воспоминания впечатлительного
мальчика, который грезил, разглядывая на репродукциях пленительных мадонн.
Хорошо, если это так, - в этом чувствуется хотя бы намек на искренность.
В-третьих, вызывает удивление крайний минимализм знаков, образов, символов,
цитат. Причем, сомнительно, что причина этого - сознательный выбор автора.
Скорее - результат тотальной эстетической тупости, выражающейся в скудости
воображения.
Этим полным отсутствием воображения можно объяснить и монохромную гамму
всех произведений. Отказ художника от цвета ничем не обоснован, разве
только ленью - для работы в цвете требуется гораздо больше сил, напряжения
и таланта. Нехватку всего вышеперечисленного должен был бы восполнить
пафос исследователя, инспектора собственного внутреннего мира. Восполнил
бы, если бы не грустная реальность - вся совокупность подсознательного,
бессознательного и т.д. миров Виталия Пушницкого оказалась сочетанием
надуманных религиозных сюжетов, ложных глубокомысленных латинизмов и
изображений голых тел.