Немецкая
опера на Рейне (Deutsche Oper am Rhein) решила этой осенью основательно
загрузить всех греческой мифологией. Опера Берлиоза "Троянцы"
стала первой в череде "мифологических" премьер. Цитата из
рекламы: "Грандиозное зрелище – две сценические площадки, 300
участников, 20 солистов". Среди последних – три мировые звезды:
Эвелин Херлициус (Evelyn Herlizius, Брунгильда Байрейтского фестиваля
), Джинн Пайланд (драматическое сопрано Jeanne Piland) и "героический
тенор" Альберт Боннема (Albert Bonnema, Зальцбург, "Die
aegyptische Helena").
Что значат две площадки? А то, что "Взятие Трои" разыгрывается
в театре в Дуйсбурге, а "Троянцы в Карфагене" - в Дюссельдорфе.
И зрители имеют возможность совершить почти Энеево путешествие, воспользовавшись
специальным автобусом. Как сказал дирижер Джон Фиоре (John Fiore)
на встрече со зрителями накануне премьеры: "когда с Дуйсбургом
будет покончено, Эней, ваш покорный слуга и вы, зрители, – все быстро
едем в Дюссельдорф". Из этого предваряющего собственно оперу
разговора стало ясно, что Кристоф Лой (Christof Loy) переместив действие
в середину прошлого века, сознательно расставил "политические
акценты", Эвелин Херлициус постаралась в своей Кассандре реализовать
не столько расхожий штамп пророчицы-весталки, к которой все так же
мало прислушивались, как к безумной, но, с одной стороны, образ влюбленной
девушки, с другой – "государственной жены", что призвала
всех троянских женщин оказать единственно возможное сопротивление
грекам, то есть покончить с собой. Джинн Пайланд поставила перед собой
обратную задачу – отразить путь от политики к любви и конфликт между
долгом и чувством. А вот героический тенор, казалось, никаких сверхзадач
не решал, он просто с избытком явил себя – свой немалый рост и свой
неслабый голос. На то он и герой.
Многие могут с легкостью вообразить сцену, которая предстала в Дуйсбурге.
Нужно только вспомнить Санкт-Петербург накануне 300-летия. И еше более
определенно – греческие залы Эрмитажа или Мраморного дворца. В этом
зале с колоннами, среди сваленных в углу стульев и музейных перегородок
с бархатными ленточками и разворачивается все действие grand opera.
От двух актов "Взятие Трои" осталось впечатление, действительно,
мощного и единого зрелища. Причем главной в нем была, конечно же,
Кассандра. Только жаль, что сразу же, через какие-то два часа, все
перекрывалось другой зрительной и звуковой информацией (звучит сухо?),
тремя актами "Троянцев в Карфагене".
Игра в политические ассоциации Лоя не оставила камня на камне ни от
мифологии, ни, есть такое подозрение, от трактовки героического эпоса
самого Берлиоза. Вместо мифа о троянском герое Энее и карфагенской
царице Дидоне, озабоченной судьбой страны, зритель оказывается включен
во внутренние и внешние конфликты небольшого африканского государства
просоциалистического толка. Партийные собрания, награды передовиков
производства, расквартировка своеобразных миротворцев, сексуальные
томления-игры в бунгало, обставленном икейской мебелью. И в результате
такого осовременивания не всплывает никакая греческая мифология, переживание
главного понятия того времени – рока, неумолимой судьбы – остается
целиком чуждым зрителю. Все скорее напоминало американский фильм про
труппу спецагентов. Трактовка поглатила содержание. А из-за последних,
дюссельдорфских актов произошла нивелировка первой дуйсбургской части
"Взятие Трои", насыщенной динамикой и высокой страстью.