Разговор о живописи: перевод синхронный

6 ноября в Эрмитаже состоялся российско-американский симпозиум, озаглавленный организаторами полувопросительно (или полувосклицательно?) "Опять живопись!?". С американской стороны обсуждать возвращение живописи утраченной ею ранее актуальности и возрождение интереса к ней были приглашены четыре настоящих, "опытных", как сказал ведущий встречу Иван Чечот, живописца - несомненная звезда Алекс Катц (Alex Katz), и более молодые и менее известные Дэвид Саль (David Salle), Филипп Тааф (Phillip Taaffe) и Сесиль Браун (Cecily Brown). С российской стороны среди участников симпозиума столь однозначных живописцев не было - возможно, что среди зрителей и оказались несколько "мастеров кисти и краски", но так как их верность "картине" не вознаграждалась материально, то и вопросов им не задавали. За одним столом с американскими художниками сидели музейщики, историки искусства, критики и кураторы современного искусства. В качестве предмета для обсуждения были предложены слайды картин четырех американских авторов. То есть, вместо живописи на данной встрече рассматривалось световое изображение на стене. Разговор шел на двух языках: "наши американские гости" говорили по-английски, соотечественники, естественно, по-русски. Связь осуществляли два синхронных переводчика. Возможно, именно из-за этого, смысл был подвержен частым аберрациям.
Плавное течение синхронного перевода, огибающего трудно постижимые места и сглаживающего противоречия, напомнило случай, который произошел в начале 90-х. На Невском в одном из кинотеатров проходил показ новых французских фильмов, в их числе была кинокартина Годара "Имя Кармен". Пожилая переводчица скрипучим голосом комментировала сцену, происходящую в бунгало на берегу моря: героиня говорила "все дрожит, дрожит земля, дрожит дом, дрожит моя задница…" Спустя некоторое время я оказалась в Риге, и в один из свободных вечеров опять пошла посмотреть "Имя Кармен". Менее скрипучий голос то же самое место переводил: "все дрожит, дрожит земля, дрожит дом, подрагивает твой член…" Это был полезный опыт - воспринимать все сказанное собеседником, с которым общаешься через синхронного переводчика, следует с поправкой.
Этим правилом необходимо пользоваться при дальнейшем чтении (правда, на величину необходимых поправок, даже намекнуть не могу).
Симпозиум начался с выступления Лизы Филиппс (Lisa Phillips), Директора Нового музея, куратора современного искусства в Музее Уитни, Нью-Йорк, в котором она говорила всем известные банальные вещи об искусстве и о рынке. Далее выступили Алекс Катц, Дэвид Саль, Филипп Тааф и Сесиль Браун. Каждый американский художник, показывая слайды своих работ, комментировал их.
Алекс Катц.
Из всего сказанного Катцем сложилось мнение, что в качестве сверхзадачи он выделяет формат и величину картины: например, "Я смотрел на привычный пейзаж за окном и думал, смогу ли я его вписать в двенадцатифутовый квадрат". О каждом своем произведении живописец нашел необходимым указать только ее размеры. Было ли то изображение женщины, цветка или животного, он говорил только "пять на восемь футов", "девять не двенадцать" или "семь на девять дюймов" - такие крошечные вещи он называл эскизами. Второй важный момент - это "настоящее", которым живет Катц. Кроме величины в футах его волнует "мода".
Дэвид Саль.
Свои картины, соединенные из совершенно разнородных фрагментов, он называет коллажами. О размерах он говорил, правда, не столь часто, как о времени написания той или иной картины. Пересказать то, что говорил переводчик, оказалось в настоящее время абсолютно невозможно. Может быть, Саля волнуют вещи какого-то метафизического плана - почему то осталось именно такое воспоминание.
Филипп Таар.
Речь этого живописца, то ли живущего, то ли несколько лет проживавшего в Неаполе была много богаче, чем двух предыдущих. Он первый предложил посмотреть на собственное творчество, как на череду периодов. Он первый заговорил о цвете и ритме. Он говорил о культуре, археологии, палеонтологии, палеоботанике, религии, мистике, войне в Персидском заливе, нефти, оптике и физике. Своими работами, своим отношением к миру, к Европе он напоминал "Ковбоя в Париже".
Сесиль Браун.
Она получила образование в Лондоне, и еще более отличалась от Катца и Саля, чем Таар. Единственная из всех троих упомянула в речи автора, работы которого ее собственные напоминают - Бэкона. Единственная говорила о живописи, как о живописи, а не рассматривала ее с точки зрения величины или сюжета. После выступления Сесиль Браун сложилось мнение, что она - более европейский художник, нежели американский.
Общее для всех живописцев, приехавших из Америки с желанием познакомить петербуржцев со слайдами своих картин, было то, что создавать картины - это не стратегия, а самовыражение, что они не делают искусство, а получают удовольствие от творческого процесса. Правда, это утверждение озвучил Чечот. Услышал ли это он из подлинной английской речи, воспользовавшись собственными знаниями чужого языка, или сумел вычленить из плавно текущего синхронного потока, осталось неясным.
Российские участники.
В большинстве случаев, они формулировали вопросы, адресованные американцам, а не высказывали собственное мнение о возрождении живописи. Говорили, естественно, по-русски. Но синхронные переводчики не дремали - это можно было заключить из ответов "наших американских гостей". Но возможно, что причиной высказываний невпопад стал не только перевод, но и тот факт, что вопросы не были вопросами, а самодостаточными выступлениями, в которых говорящий хотел выглядеть информированным, прогрессивным, самостоятельным в суждениях и т.д. Это заметил язвительный Иван Чечот: все вопросы были такого общего характера, то есть не о живописи, а о жизни - о глобализации, компьютеризации, потребителях и рынке, о музеях и о вечности.
Как можно из всего вышесказанного понять - в результате ни к чему не пришли. Тем не менее, Чечот сказал, подводя черту (возможно, из соображений деликатности, покривив душой), что встреча была интересной. Не могу согласиться с этим, но поучительной была.
Согласиться с "главным искусствоведом современности" - как назвал Ивана Чечота Сергей Спирихин, можно в другом. Из зрителей-слушателей каждый остался при своем - никто не высказал оценки - "а живопись ли то, что показали на стенке Эрмитажного театра?", "а живописцы ли вообще эти художники?". И тем более, никто не признался, считает ли он, что живопись не только существует, но и превращается в актуальный вид искусства. Возражать же на утверждение Лизы Филиппс, что живопись хороша в эпоху тотальной репродукции уже только тем, что рукотворна, никто не стал.



	11.11.2002 Актуальное искусство Разговор о живописи: перевод синхронный [Елена Невердовская] 6 ноября в Эрмитаже состоялся российско-американский симпозиум, озаглавленный организаторами полувопросительно (или полувосклицательно?) "Опять живопись!?". С американской стороны обсуждать возвращение живописи утраченной ею ранее актуальности и возрождение интереса к ней были приглашены четыре настоящих, "опытных", как сказал ведущий встречу Иван Чечот, живописца - несомненная звезда Алекс Катц (Alex Katz), и более молодые и менее известные Дэвид Саль (David Salle), Филипп Тааф (Phillip Taaffe) и Сесиль Браун (Cecily Brown). С российской стороны среди участников симпозиума столь однозначных живописцев не было - возможно, что среди зрителей и оказались несколько "мастеров кисти и краски", но так как их верность "картине" не вознаграждалась материально, то и вопросов им не задавали. За одним столом с американскими художниками сидели музейщики, историки искусства, критики и кураторы современного искусства. В качестве предмета для обсуждения были предложены слайды картин четырех американских авторов. То есть, вместо живописи на данной встрече рассматривалось световое изображение на стене. Разговор шел на двух языках: "наши американские гости" говорили по-английски, соотечественники, естественно, по-русски. Связь осуществляли два синхронных переводчика. Возможно, именно из-за этого, смысл был подвержен частым аберрациям. Плавное течение синхронного перевода, огибающего трудно постижимые места и сглаживающего противоречия, напомнило случай, который произошел в начале 90-х. На Невском в одном из кинотеатров проходил показ новых французских фильмов, в их числе была кинокартина Годара "Имя Кармен". Пожилая переводчица скрипучим голосом комментировала сцену, происходящую в бунгало на берегу моря: героиня говорила "все дрожит, дрожит земля, дрожит дом, дрожит моя задница…" Спустя некоторое время я оказалась в Риге, и в один из свободных вечеров опять пошла посмотреть "Имя Кармен". Менее скрипучий голос то же самое место переводил: "все дрожит, дрожит земля, дрожит дом, подрагивает твой член…" Это был полезный опыт - воспринимать все сказанное собеседником, с которым общаешься через синхронного переводчика, следует с поправкой. Этим правилом необходимо пользоваться при дальнейшем чтении (правда, на величину необходимых поправок, даже намекнуть не могу). Симпозиум начался с выступления Лизы Филиппс (Lisa Phillips), Директора Нового музея, куратора современного искусства в Музее Уитни, Нью-Йорк, в котором она говорила всем известные банальные вещи об искусстве и о рынке. Далее выступили Алекс Катц, Дэвид Саль, Филипп Тааф и Сесиль Браун. Каждый американский художник, показывая слайды своих работ, комментировал их. Алекс Катц. Из всего сказанного Катцем сложилось мнение, что в качестве сверхзадачи он выделяет формат и величину картины: например, "Я смотрел на привычный пейзаж за окном и думал, смогу ли я его вписать в двенадцатифутовый квадрат". О каждом своем произведении живописец нашел необходимым указать только ее размеры. Было ли то изображение женщины, цветка или животного, он говорил только "пять на восемь футов", "девять не двенадцать" или "семь на девять дюймов" - такие крошечные вещи он называл эскизами. Второй важный момент - это "настоящее", которым живет Катц. Кроме величины в футах его волнует "мода". Дэвид Саль. Свои картины, соединенные из совершенно разнородных фрагментов, он называет коллажами. О размерах он говорил, правда, не столь часто, как о времени написания той или иной картины. Пересказать то, что говорил переводчик, оказалось в настоящее время абсолютно невозможно. Может быть, Саля волнуют вещи какого-то метафизического плана - почему то осталось именно такое воспоминание. Филипп Таар. Речь этого живописца, то ли живущего, то ли несколько лет проживавшего в Неаполе была много богаче, чем двух предыдущих. Он первый предложил посмотреть на собственное творчество, как на череду периодов. Он первый заговорил о цвете и ритме. Он говорил о культуре, археологии, палеонтологии, палеоботанике, религии, мистике, войне в Персидском заливе, нефти, оптике и физике. Своими работами, своим отношением к миру, к Европе он напоминал "Ковбоя в Париже". Сесиль Браун. Она получила образование в Лондоне, и еще более отличалась от Катца и Саля, чем Таар. Единственная из всех троих упомянула в речи автора, работы которого ее собственные напоминают - Бэкона. Единственная говорила о живописи, как о живописи, а не рассматривала ее с точки зрения величины или сюжета. После выступления Сесиль Браун сложилось мнение, что она - более европейский художник, нежели американский. Общее для всех живописцев, приехавших из Америки с желанием познакомить петербуржцев со слайдами своих картин, было то, что создавать картины - это не стратегия, а самовыражение, что они не делают искусство, а получают удовольствие от творческого процесса. Правда, это утверждение озвучил Чечот. Услышал ли это он из подлинной английской речи, воспользовавшись собственными знаниями чужого языка, или сумел вычленить из плавно текущего синхронного потока, осталось неясным. Российские участники. В большинстве случаев, они формулировали вопросы, адресованные американцам, а не высказывали собственное мнение о возрождении живописи. Говорили, естественно, по-русски. Но синхронные переводчики не дремали - это можно было заключить из ответов "наших американских гостей". Но возможно, что причиной высказываний невпопад стал не только перевод, но и тот факт, что вопросы не были вопросами, а самодостаточными выступлениями, в которых говорящий хотел выглядеть информированным, прогрессивным, самостоятельным в суждениях и т.д. Это заметил язвительный Иван Чечот: все вопросы были такого общего характера, то есть не о живописи, а о жизни - о глобализации, компьютеризации, потребителях и рынке, о музеях и о вечности. Как можно из всего вышесказанного понять - в результате ни к чему не пришли. Тем не менее, Чечот сказал, подводя черту (возможно, из соображений деликатности, покривив душой), что встреча была интересной. Не могу согласиться с этим, но поучительной была. Согласиться с "главным искусствоведом современности" - как назвал Ивана Чечота Сергей Спирихин, можно в другом. Из зрителей-слушателей каждый остался при своем - никто не высказал оценки - "а живопись ли то, что показали на стенке Эрмитажного театра?", "а живописцы ли вообще эти художники?". И тем более, никто не признался, считает ли он, что живопись не только существует, но и превращается в актуальный вид искусства. Возражать же на утверждение Лизы Филиппс, что живопись хороша в эпоху тотальной репродукции уже только тем, что рукотворна, никто не стал.


ARTERIA.RU - совместный новостной проект журнала "Максимка" (с) тексты и студии "Арт Пресс" (с) web дизайн. Для использовании материалов arteria.ru необходимо получить разрешение редакции. При цитировании материалов сайта в Интернет действующая гиперссылка на arteria.ru обязательна.