Балет, который продолжается очень давно

13.09.2006
Новости культуры

Балет, который продолжается очень давно
[Борис Гройс]

Attack on the WTC. 11 September 2006. Foto AP Борис Гройс (р.1947) – русский философ, и художественный критик. С 1981 года живет в Германии. С 1994 года профессор эстетики, истории искусства и медиа теории в Центре искусства и медиатехнологий в Карлсруэ (ZKM). Его книги (общим числом 20) и многочисленные статьи, посвящены русскому авангарду начала ХХ века, искусству социалистического реализма и неофициальному искусству 80-х. В последние годы к вышеназванным темам можно добавить также биополитику и терроризм, или, вернее, их репрезентацию, те образы, которые они принимают в масс-медиа.

Максим Райскин. Мы встречаемся 11 сентября. Думаете ли Вы, что мир изменился пять лет тому назад?
Борис Гройс. Когда я смотрел, как эти башни рушатся, я, как и все, был в шоке, потому что было совершенно непонятно, что происходит. Былo даже подозрение, что это начало третьей мировой войны. Потом, когда выяснилось, что это акция небольшой террористической группы, я, признаться, сразу успокоился.
В какой мере это изменило мир? Темами ислама, терроризма, конфликта цивилизаций сейчас заняты все. И на протяжении пяти лет все больше людей говорят об этом, и масс-медиа говорят только об этом. В этом смысле изменение имеет место.
Одно из свойств массовой культуры заключается в том, что масс-медиа очень тавтологичны. Все стремятся говорить на одну и ту же тему. И начиная с 11 сентября, исламский фундаментализм стал практически единственной политической и культурной темой.

М. Р. Если мы сейчас говорим, что художественный критик может интерпретировать любые визуальные образы как художественные произведения, то могут ли террористические акты 11 сентября или те, что имели место позже, быть проинтерпретированы подобным образом?
Б.Г. Сами акты, конечно, нет. Потому что мы можем говорить об искусстве только тогда, когда речь идет о некоторой системе репрезентации, тогда как в случае 11 сентября речь идет о прямой политической акции насилия. Но в двух отношениях можно говорить об эстетической стороне того, что произошло. Во-первых, эта акция с самого начала была подогнана под определенное медиальное восприятие. Она была спланирована таким образом, чтобы напоминать соответствующие сцены из голливудских фильмов: прежде всего из "Independence day", где рушатся небоскребы. Это была атака на символ Нью-Йорка, так что эстетическая составляющая была в ней запрограммирована. Таким образом, можно сказать, что сама по себе она, конечно, произведением искусства не была, но была спланирована таким образом, чтобы быть проинтерпретированной как произведение искусства, была рассчитана на определенную систему эстетической репрезентации.
Вторым моментом является тот факт, что исламисты произвели огромное число видеофильмов. Собственно, мы знаем Бен Ладена как видео-художника, который все время производит видео. Существует огромный объем исламской видеопродукции, которая как таковая уже совершенно точно является эстетическим объектом.

М. Р. Мои сомнения заключаются в том, что терроризм как такой вызов западному обществу и культуре, вообще невозможно никак интерпретировать, потому что он в принципе недискурсивен.
Б. Г. В XIX – XX вв. западная культура накопила большой опыт осмысления таких вещей, как, например, холокост. Существует огромный опыт дискурсивного обсуждения антидискурсивных акций. Хотя бы потому что, прерывание дискурса– это тоже дискурсивная акция. Речь идет о желании высказаться в форме прекращения дискурса, и это желание может быть дискурсивно отрефлексировано.
Понятно, что люди, совершившие нападение на World Trade Center хотели стать темой разговора. Я, вообще, не думаю, что можно что-то сделать, что не могло бы быть интегрировано в дискурсивную практику. Это не в силах человека. Все, что делает человек, он делает с каким-то намерением. Если у него есть намерение уйти из культурной практики, то это просто еще одно намерение, которое можно обсудить.

М.Р. Я думаю, что мы не в силах понять, чего хотели эти люди. Хотели ли они стать темой разговора или нет. Возможно, они просто хотели попасть на небеса, что более вероятно.
Б. Г. Герменевтическая сторона дела – не самое интересное в этой ситуации. Важно, что из этого получилось. Выяснять, что человек хочет – это бесполезное занятие: в эту секунду он хочет одно, в следующую – другое. Интереснее посмотреть на то, что он делает. Я не думаю, что человек в силах что-то сделать, о чем нельзя было бы поговорить.

М.Р. Поговорить можно. Когда по телевизору показывают убитых палестинских детей, репортеры комментируют происходящее с точки зрения морали западного общества, апеллируют к западным ценностям. Возможно, однако, что эти ценности не играют никакой роли в цивилизации, в которой в жилых домах размещены склады с оружием, а во дворах запаркованы Катюши. В этом смысле можно говорить о недискурсивной стене, о том, что европейцы сейчас не в силах переложить на язык своей цивилизации такие термины как "интифада" или "джихад".
Б. Г. Никакой монолитной "мусульманской цивилизации", которая как целое противостояла бы Западу, в действительности не существует. Мусульманский мир глубоко расколот. Там существует масса течений и взаимно противоречащих позиций. В любом случае, нынешние мусульманские общества вышли из колониальной системы: они десятилетиями, если не столетиями находились под европейским контролем, имели европейскую администрацию. Более того, эти государства были созданы колониальными администрациями. Новых законов там не появилось, до сих пор действуют старые имперские законы, которые ввели там англичане или французы. Эти общества пронизаны системой европейских правил, европейской школы, европейского законодательства.
Плюс к этому, не надо забывать, что ислам – библейская религия. Самая радикальная мусульманская теология – это комбинация из аристотелизма, неоплатонизма и библейской традиции, и в принципе не сильно отличается от византийского богословия. То есть составляющие те же, но составились они, может быть, по-другому.
Если же говорить о радикальных мусульманских движениях, то они напоминают мне пуританские религиозные движения в Европе, во время религиозных войн. Между ними и Кальвином, или между ними и Цвингли никакого принципиального отличия нет. Это такие реформистские, фундаменталистские, пуританские движения. Кроме того, они напоминают Руссо, особенно если послушать, что говорят Бен Ладен и его соратники. Это все дети апперкласса неаристократического характера, т.е. большей частью преуспевшие буржуа. Отец Бен Ладена владеет крупной строительной компанией, у его заместителя Завахири отец –если я не ошибаюсь – преуспевающий врач в Каире. И эти люди начали типичную руссоистскую, робеспьеровскую, сен-жюстовскую критику упаднической аристократии, которая нам очень знакома со времен Французской революции. На мой взгляд то, что там происходит, – еще одна волна буржуазной революции, которая прошла в северных странах в эпоху кальвинизма и Французской революции, которая базируется на добродетели, скромности, аскетизме, отказе от наслаждений и потребления. Тексты Бен Ладена мы уже слышали от Кальвина и Руссо. Только на людей, которые не читали "Новую Элоизу", производит впечатление, когда выходит человек в чалме и начинает излагать то же самое, но своими словами и с арабским акцентом.

М. Р. Дискурс знакомый, но возможно те же слова обозначают совсем другие вещи?
Б. Г. А почему другие? Чего хотят радикальные христианские организации в Америке, или тот же Папа Ратцингер, чего не хотели бы мусульманские фундаменталисты? Они хотят того же. Клерикального государства, возвращения морали, возвращения добродетели, отказа от общества потребления, запрещения контрацептивов, порнографии и алкоголя. Иногда они выступают в качестве противников, иногда в качестве союзников. Сейчас кажется, что это какое-то противостояние, через два месяца, они все сгруппируются. Через двадцать лет, через двести лет, через двадцать минут. Это все не имеет никакого значения. Это такой дискурсивный балет, который продолжается уже очень давно.
Все то же самое двадцать лет назад говорили о коммунизме: холодная война, невозможность примириться, борьба до последней капли крови. Тогда Запад массивно поддерживал ислам против Советского Союза. Все эти исламские движения, включая того же Бен Ладена, были созданы Западом. Рамсфельд снабжал химическим оружием Саддама Хусейна, Запад привел к власти Хомейни, разгромив коммунистическую партию Ирана, Запад создал Талибан в Афганистане, американские агенты участвовали в уничтожении коммунистической партии в Индонезии. Тогда они выступали в па-де-де с исламом в роли Одетты, против Одиллии в лице коммунизма. Теперь костюмы поменялись: Россия, Китай и т.д. стали союзниками, а врагом – ислам. Теперь иракские коммунисты сотрудничают с американской оккупационной властью, и вся главная поддержка идет через коммунистическую партию Ирака. Теперь коммунисты – Одетта, а мусульмане – Одиллия. Они просто переоделись. Я понимаю, что в масс-медиа придается огромное значение тому факту, кто танцует с кем, и поэтому это кажется чем-то невероятно эпохальным. Но, в целом, балет остается тем же самым.

М. Р. Можно ли интерпретировать события 11 сентября и все, что за ними следовало, как недискурсивный ответ на недискурсивный вызов капитализма?
Б. Г. Я бы так это сформулировал: человека можно либо купить, либо убить. То есть, или устанавливаются рыночные отношения, или применяется прямое насилие. Возможно, что эти радикальные движения – не что иное, как специфическое средство модернизации мусульманских стран. В конечном счете, они могут сыграть ту же роль, что сыграла Советская власть в России: переход к капитализму. Они сломают традиционные структуры, власть аристократии, власть олигархии. То есть, это – скорее феномен гражданской войны, внутреннего конфликта в обществе, чем нападение на Запад. В итоге радикальный ислам может привести к модернизации, демократизации, массовизации мусульманских обществ, подготовить их к капитализму, путем создания на месте иерархических, традиционных обществ унифицированного, гомогенного, мобильного, массового общества.

Кельн. 11 Сентября 2006 г.

Первая публикация в "Русском журнале"


	13.09.2006 Новости культуры Балет, который продолжается очень давно [Борис Гройс] Борис Гройс (р.1947) – русский философ, и художественный критик. С 1981 года живет в Германии. С 1994 года профессор эстетики, истории искусства и медиа теории в Центре искусства и медиатехнологий в Карлсруэ (ZKM). Его книги (общим числом 20) и многочисленные статьи, посвящены русскому авангарду начала ХХ века, искусству социалистического реализма и неофициальному искусству 80-х. В последние годы к вышеназванным темам можно добавить также биополитику и терроризм, или, вернее, их репрезентацию, те образы, которые они принимают в масс-медиа. Максим Райскин. Мы встречаемся 11 сентября. Думаете ли Вы, что мир изменился пять лет тому назад? Борис Гройс. Когда я смотрел, как эти башни рушатся, я, как и все, был в шоке, потому что было совершенно непонятно, что происходит. Былo даже подозрение, что это начало третьей мировой войны. Потом, когда выяснилось, что это акция небольшой террористической группы, я, признаться, сразу успокоился. В какой мере это изменило мир? Темами ислама, терроризма, конфликта цивилизаций сейчас заняты все. И на протяжении пяти лет все больше людей говорят об этом, и масс-медиа говорят только об этом. В этом смысле изменение имеет место. Одно из свойств массовой культуры заключается в том, что масс-медиа очень тавтологичны. Все стремятся говорить на одну и ту же тему. И начиная с 11 сентября, исламский фундаментализм стал практически единственной политической и культурной темой. М. Р. Если мы сейчас говорим, что художественный критик может интерпретировать любые визуальные образы как художественные произведения, то могут ли террористические акты 11 сентября или те, что имели место позже, быть проинтерпретированы подобным образом? Б.Г. Сами акты, конечно, нет. Потому что мы можем говорить об искусстве только тогда, когда речь идет о некоторой системе репрезентации, тогда как в случае 11 сентября речь идет о прямой политической акции насилия. Но в двух отношениях можно говорить об эстетической стороне того, что произошло. Во-первых, эта акция с самого начала была подогнана под определенное медиальное восприятие. Она была спланирована таким образом, чтобы напоминать соответствующие сцены из голливудских фильмов: прежде всего из "Independence day", где рушатся небоскребы. Это была атака на символ Нью-Йорка, так что эстетическая составляющая была в ней запрограммирована. Таким образом, можно сказать, что сама по себе она, конечно, произведением искусства не была, но была спланирована таким образом, чтобы быть проинтерпретированной как произведение искусства, была рассчитана на определенную систему эстетической репрезентации. Вторым моментом является тот факт, что исламисты произвели огромное число видеофильмов. Собственно, мы знаем Бен Ладена как видео-художника, который все время производит видео. Существует огромный объем исламской видеопродукции, которая как таковая уже совершенно точно является эстетическим объектом. М. Р. Мои сомнения заключаются в том, что терроризм как такой вызов западному обществу и культуре, вообще невозможно никак интерпретировать, потому что он в принципе недискурсивен. Б. Г. В XIX – XX вв. западная культура накопила большой опыт осмысления таких вещей, как, например, холокост. Существует огромный опыт дискурсивного обсуждения антидискурсивных акций. Хотя бы потому что, прерывание дискурса– это тоже дискурсивная акция. Речь идет о желании высказаться в форме прекращения дискурса, и это желание может быть дискурсивно отрефлексировано. Понятно, что люди, совершившие нападение на World Trade Center хотели стать темой разговора. Я, вообще, не думаю, что можно что-то сделать, что не могло бы быть интегрировано в дискурсивную практику. Это не в силах человека. Все, что делает человек, он делает с каким-то намерением. Если у него есть намерение уйти из культурной практики, то это просто еще одно намерение, которое можно обсудить. М.Р. Я думаю, что мы не в силах понять, чего хотели эти люди. Хотели ли они стать темой разговора или нет. Возможно, они просто хотели попасть на небеса, что более вероятно. Б. Г. Герменевтическая сторона дела – не самое интересное в этой ситуации. Важно, что из этого получилось. Выяснять, что человек хочет – это бесполезное занятие: в эту секунду он хочет одно, в следующую – другое. Интереснее посмотреть на то, что он делает. Я не думаю, что человек в силах что-то сделать, о чем нельзя было бы поговорить. М.Р. Поговорить можно. Когда по телевизору показывают убитых палестинских детей, репортеры комментируют происходящее с точки зрения морали западного общества, апеллируют к западным ценностям. Возможно, однако, что эти ценности не играют никакой роли в цивилизации, в которой в жилых домах размещены склады с оружием, а во дворах запаркованы Катюши. В этом смысле можно говорить о недискурсивной стене, о том, что европейцы сейчас не в силах переложить на язык своей цивилизации такие термины как "интифада" или "джихад". Б. Г. Никакой монолитной "мусульманской цивилизации", которая как целое противостояла бы Западу, в действительности не существует. Мусульманский мир глубоко расколот. Там существует масса течений и взаимно противоречащих позиций. В любом случае, нынешние мусульманские общества вышли из колониальной системы: они десятилетиями, если не столетиями находились под европейским контролем, имели европейскую администрацию. Более того, эти государства были созданы колониальными администрациями. Новых законов там не появилось, до сих пор действуют старые имперские законы, которые ввели там англичане или французы. Эти общества пронизаны системой европейских правил, европейской школы, европейского законодательства. Плюс к этому, не надо забывать, что ислам – библейская религия. Самая радикальная мусульманская теология – это комбинация из аристотелизма, неоплатонизма и библейской традиции, и в принципе не сильно отличается от византийского богословия. То есть составляющие те же, но составились они, может быть, по-другому. Если же говорить о радикальных мусульманских движениях, то они напоминают мне пуританские религиозные движения в Европе, во время религиозных войн. Между ними и Кальвином, или между ними и Цвингли никакого принципиального отличия нет. Это такие реформистские, фундаменталистские, пуританские движения. Кроме того, они напоминают Руссо, особенно если послушать, что говорят Бен Ладен и его соратники. Это все дети апперкласса неаристократического характера, т.е. большей частью преуспевшие буржуа. Отец Бен Ладена владеет крупной строительной компанией, у его заместителя Завахири отец –если я не ошибаюсь – преуспевающий врач в Каире. И эти люди начали типичную руссоистскую, робеспьеровскую, сен-жюстовскую критику упаднической аристократии, которая нам очень знакома со времен Французской революции. На мой взгляд то, что там происходит, – еще одна волна буржуазной революции, которая прошла в северных странах в эпоху кальвинизма и Французской революции, которая базируется на добродетели, скромности, аскетизме, отказе от наслаждений и потребления. Тексты Бен Ладена мы уже слышали от Кальвина и Руссо. Только на людей, которые не читали "Новую Элоизу", производит впечатление, когда выходит человек в чалме и начинает излагать то же самое, но своими словами и с арабским акцентом. М. Р. Дискурс знакомый, но возможно те же слова обозначают совсем другие вещи? Б. Г. А почему другие? Чего хотят радикальные христианские организации в Америке, или тот же Папа Ратцингер, чего не хотели бы мусульманские фундаменталисты? Они хотят того же. Клерикального государства, возвращения морали, возвращения добродетели, отказа от общества потребления, запрещения контрацептивов, порнографии и алкоголя. Иногда они выступают в качестве противников, иногда в качестве союзников. Сейчас кажется, что это какое-то противостояние, через два месяца, они все сгруппируются. Через двадцать лет, через двести лет, через двадцать минут. Это все не имеет никакого значения. Это такой дискурсивный балет, который продолжается уже очень давно. Все то же самое двадцать лет назад говорили о коммунизме: холодная война, невозможность примириться, борьба до последней капли крови. Тогда Запад массивно поддерживал ислам против Советского Союза. Все эти исламские движения, включая того же Бен Ладена, были созданы Западом. Рамсфельд снабжал химическим оружием Саддама Хусейна, Запад привел к власти Хомейни, разгромив коммунистическую партию Ирана, Запад создал Талибан в Афганистане, американские агенты участвовали в уничтожении коммунистической партии в Индонезии. Тогда они выступали в па-де-де с исламом в роли Одетты, против Одиллии в лице коммунизма. Теперь костюмы поменялись: Россия, Китай и т.д. стали союзниками, а врагом – ислам. Теперь иракские коммунисты сотрудничают с американской оккупационной властью, и вся главная поддержка идет через коммунистическую партию Ирака. Теперь коммунисты – Одетта, а мусульмане – Одиллия. Они просто переоделись. Я понимаю, что в масс-медиа придается огромное значение тому факту, кто танцует с кем, и поэтому это кажется чем-то невероятно эпохальным. Но, в целом, балет остается тем же самым. М. Р. Можно ли интерпретировать события 11 сентября и все, что за ними следовало, как недискурсивный ответ на недискурсивный вызов капитализма? Б. Г. Я бы так это сформулировал: человека можно либо купить, либо убить. То есть, или устанавливаются рыночные отношения, или применяется прямое насилие. Возможно, что эти радикальные движения – не что иное, как специфическое средство модернизации мусульманских стран. В конечном счете, они могут сыграть ту же роль, что сыграла Советская власть в России: переход к капитализму. Они сломают традиционные структуры, власть аристократии, власть олигархии. То есть, это – скорее феномен гражданской войны, внутреннего конфликта в обществе, чем нападение на Запад. В итоге радикальный ислам может привести к модернизации, демократизации, массовизации мусульманских обществ, подготовить их к капитализму, путем создания на месте иерархических, традиционных обществ унифицированного, гомогенного, мобильного, массового общества. Кельн. 11 Сентября 2006 г. Первая публикация в "Русском журнале"


ARTERIA.RU - новостной проект агентства культурной информации "Артерия" (с) 2024 Для использовании материалов arteria.ru необходимо получить разрешение редакции. При цитировании материалов сайта в Интернет действующая гиперссылка на arteria.ru обязательна.