Картины
Андрея Беляева абстрактны вдвойне. Во-первых, как почти традиционные
абстрактные картины: впечатление предметности, генетической связи его
работ с приметами повседневного окружения - пятнами, рисунками и надписями
на стенах домов - быстро исчезает, как только понимаешь, что никогда
не сталкивался на стенах с математическими формулами, со всякого рода
подсчетами и шифрами, с очевидно домашними, безобидными детскими рисунками
и, разумеется, с праздником цвета, ничем не напоминающего о грязной,
халтурно-случайной или, в лучшем случае, экономной фасадной раскраске.
Конечно, это не граффити, это рассудочное, почти табличное соединение
взятых из разных источников элементов. И - это во-вторых - сами эти
элементы тоже по преимуществу абстрактны: перед нами сплошь какие-то
знаки. Даже ребяческие каракули пусть неумело, но с тщательностью воспроизводят
всякого рода механизмы, приспособления, схемы и т. д.
Впрочем, при всей своей абстрактности, при всей своей нейтральной общезначимости,
эти знаки вызывают не столь же нейтральное, холодноватое отношение,
но живой интерес, связанный, по всей вероятности, с их привычностью
для нас, с тем, что мы давно и хорошо с ними знакомы: ведь это иллюстрации
из учебников, уравнения, которые мы решали, химические формулы, которые
мы запоминали, изображения животных, с которыми мы соотносили зоологические
сведения. Учитывая немалое время, проведенное нами в школе, они вызывают
немедленную ответную реакцию: проверить свои знания и знания художника,
решить, узнать, расшифровать. В большинстве случаев, уверен, безуспешно.
Выясняется, что большинство элементарных школьных уроков благополучно
забыты - нами, но не художником; ведь стоит нам заглянуть в справочник
или проверить формулы эмпирически, как обнаружится, что все в них правильно.
В результате наш живой интерес может перерасти в недовольство, даже
обиду, которая, соединившись с теплотой неожиданного воспоминания, только
усилит ощущение сродства.
Зачем
все это? Что такое для нас электрические цепи, органические соединения,
квадратные уравнения и прочие простые, но, кажется, бесцельные вещи?
Почему они заняли место типично художественных знаков, отсылающих к
чему угодно - к физическому миру, к общественным реалиям, к истории
искусства - но только не к мелким частностям других, самостоятельных
и не очень-то нужных здесь, в выставочном зале дисциплин? Возможно,
в этом последнем вопросе скрывается ответ. Ведь и к этим, художественным
знакам мы тоже привыкли и читаем их обычно едва ли более чем наполовину,
находя поверхностные зацепки, связывающие их с чем-то из мира искусства,
и не вдаваясь дальше, не ища разгадки, глубинной подоплеки, которой,
как мы откуда-то знаем, может и вовсе не быть... Только мы, конечно,
избегаем учета всех этих мотивировок и непринужденно, безболезненно
воспринимаем искусство, думая, что делаем это так быстро потому, что
хорошо знаем его и его законы. Но вот место этой привычки к искусству
по воле художника занимает другая привычка, бывшая для нас такой же,
а может быть, и более прочной, а теперь оказавшаяся безоружной. Мы помним
все это и сейчас, помним очень хорошо, но что с этим делать, к чему
все это отсылает, - не знаем и не догадываемся. Даже если мы вспомним,
как называется такая аминокислота или какой процесс показан этой схемой,
туман не рассеется: это удвоение предмета схемой все равно останется
замкнутой в себе непостижимой тайной. Так обстоит дело со всеми знаками:
в конце концов, их задача - вести, направлять нас, а не говорить что-то
важное. Мы заучиваем их и пользуемся, как стрелками на дороге, не ожидая
от них чего-то обращенного именно к нам и требующего понимания.
В этой мрачноватой ситуации веселый, беззаботный цвет картин Андрея
Беляева кажется мне исключительно уместной находкой. Кажется, что он
никак не связан со всеми этими цифрами, буквами и линиями: еще один
абстрактный элемент среди прочих. Однако живопись - дело цвета, и первым
в этих квадратах мы видим именно цвет, ощущаем его и наслаждаемся -
опять-таки, как никогда не наслаждаемся на улицах. Это искусство соединяет
в себе то, чего мы ждем от искусства, и то, что встречаем непредвиденно,
как старого знакомого, которого узнаем, но о котором всё позабыли. Мы
наслаждаемся, как дети перед разноцветными кубиками с буквами, которых
они еще не знают, и с картинками, соответствующими этим буквам - жук,
лягушка, экскаватор. В этом смысле квадратный формат картин кажется
вполне обоснованным. Но суть нашей ситуации в том, что мы не учимся,
а вспоминаем: может быть, учимся вспоминать с помощью этой игры. И так
ли уж несерьезны эти картины, как кажется на первый взгляд?